Замок снов - Страница 27

Это необходимо. И я сделаю то, что должен.

Он и сам не знал, для чего пришел сейчас к этой двери, не нашел еще слов, которые можно сказать Тэсс, и он вовсе не был уверен в правильности своего решения – разделить с любимой женщиной вину. Но где-то в его душе оформлялось категоричное знание: лучше уж так – страдать вместе, чем Тэсс будет думать, что он использовал ее, а теперь отвергает, не любя. Грегори громко постучал. Тишина. Ах нет, кажется, фарфоровая пепельница совершила полет в направлении двери и со скорбным звоном разбилась вдребезги. Сквозь щелочку под дверью он увидел несколько осколков.

– Тэсс, открой, прошу тебя. – Грегори прислонился лбом к прохладной древесине, покрытой темным лаком.

– Убирайся! – Глухой удар по ту сторону двери.

Ага, бронзовая статуэтка гончей…

– Тэсс, я совершил ошибку. Нам нужно было сразу же поговорить.

Дверь внезапно распахнулась. На пороге стояла Тэсс: волосы встрепаны, бледное лицо, злые, воспаленные глаза, в которых затаилась нестерпимая боль. У Грегори сердце сжалось.

Кажется, больше Тэсс не могла вымолвить ни слова. Она бессильно отступила в глубь комнаты. Грегори видел, что она силится что-то сказать, губы вздрагивали, но слова так и не прозвучали. Он осторожно вошел, наступив ногой на осколки пепельницы и поддев носком туфли целую, по счастью, статуэтку. Ему в глаза бросились скомканные в порыве отчаяния простыни, подушка жалко валялась возле камина, по полу были неравномерно рассыпаны какие-то бумаги. Возле кровати – лоскутки, и по ним совершенно невозможно определить, чем именно они были еще час назад. Скорбно мерцал монитор ноутбука. Первым порывом Грегори было заключить Тэсс в объятия, прижать к сердцу, успокоить, сказать, что это все неправда, что он ее любит, любит… Нет, нельзя. Отеческим жестом он обнял Тэсс за плечи и осторожно расправил пряди волос, прилипшие к влажным от слез щекам. От этого его прикосновения что-то будто взорвалось внутри нее, она разрыдалась и, вырвавшись из его объятий, упала на постель. Хрупкие плечи вздрагивали. Грегори едва сдержал стон. Что мы наделали?!

Он принес ей успокоительное, которое она покорно выпила, а потом сидел с ней рядом, гладил по волосам и терпеливо ждал, пока она перестанет плакать.

– Почему? – только и спросила она. Голос еще не вполне ей подчинялся – может быть, она хотела добавить еще что-то, но не смогла. Почему ты так обращаешься со мной?! Я же помню твою страсть, ее обжигающую силу, а сегодня ты солгал, солгал, но зачем?! Я же люблю тебя…

Грегори и так ее понял.

– Тереза, милая, уверена ли ты, что хочешь знать ответ на этот вопрос? Подумай хорошо, потому что легче не станет. Все, что в этой правде есть хорошего, только то, что она многое объясняет.

Тэсс кивнула и детским жестом растерла слезы по щекам.

– Говори.

– Тогда подожди минутку, я сейчас вернусь. – Грегори вышел.

Тэсс слышала, как щелкнул замок в его кабинете. Грега не было минут пять. Что он там делает?

Он вернулся с большой шкатулкой темного дерева, очень изящно отделанной.

– Держи. Это твое.

Дрожащими пальцами Тэсс провела по гладкой крышке, покрытой тончайшей вязью орнамента.

– Что это?

– Открой сама.

Щелкнул замочек. Тэсс приподняла крышку…

– Бабушка?! Ах, ну да…

Перед ней на синем бархате лежали старые фотографии, письма, сложенные треугольником записки, какой-то сломанный браслет – последние сокровища памяти, знаки ушедшей любви. От всех этих вещей пахло жасмином. С фотографий на Тэсс смотрела очень красивая величественная женщина с пышными волнистыми волосами. Как странно иногда бывает поверить в то, что наши матери и бабушки, отцы и дедушки тоже были юными, сходили с ума от любви, совершали какие-то немыслимые глупости, страдали…

У Тэсс было представление о том, что если пожилые люди и хранят старые письма, то обязательно перевязывают их цветными ленточками и даже перекладывают засушенными цветами. Письма в шкатулке мистера Селти были просто рассыпаны.

– Он часто перебирал их в последнее время, вспоминая о Деборе, – словно уловив мысли Тэсс, пояснил Грег. – Я оставил все так, как в тот раз, когда мистер Селти прощался с ними. Вот это – последнее. Прочитай его, пожалуйста.

Тэсс развернула исписанный красивым, стремительным почерком листок плотной, немного пожелтевшей шелковистой бумаги.

«20 августа 1951 года

Милый Джонатан!

Мне очень горько, но это последнее письмо, которое ты получишь от меня. Мне бесконечно больно расставаться с тобой, но ты и сам знаешь, что быть вместе мы тоже не можем. Мы рождены для разной жизни. Те недели, что я провела в «Белой долине», навсегда – поверь мне, навсегда! – останутся в моей памяти как самое счастливое время. Но лучше нам больше никогда не видеться, чем через несколько лет, когда любовь остынет, упрекать друг друга за ту судьбу, которую я могла отнять у тебя, а ты – у меня. Мой муж очень добрый человек, и он простит меня. Я вернусь к нему. И какое счастье: ты никогда не обвинишь меня в том, что я расстроила твою помолвку с предназначенной тебе женщиной, и я никогда не возненавижу тебя за то, что предала ради нашей страсти верного мне Адама. Он нуждается во мне, и я поняла, что лучшего мужа для себя и отца своим детям я не найду. Не обижайся, любовь моя, но это так: пылкий влюбленный не всегда может стать опорой в жизни. Теперь я обязана думать и об этом. Я рожу ему ребенка, и мы будем жить в мире до конца дней. Это моя самая большая мечта.

Я люблю тебя, Джонатан, но я возвращаюсь к семейному очагу, и вовсе не из личной прихоти. Так нужно. Может быть, когда-нибудь ты поймешь этот мой шаг. Наша связь, мой побег из дому, дни, проведенные с тобой, – это хоть и сладостное, но все же безумие. Нужно его преодолеть. Ты забудешь меня. Или будешь вспоминать с тихой светлой грустью о той нежности и пылкости, что я тебе дарила. А я навсегда сохраню частицу тебя в своем сердце. Ты все-таки очень изменил мою жизнь. И я благодарю тебя за это.